«У московских улиц есть одна своеобразная особенность: в них прячется русская деревня. Если войти в одну из больших подворотен..., то оказываешься на околице большого посёлка.
…В этих дворах часто расположены церкви, совсем как на просторной деревенской площади. Так улица получает ещё одно — сельское измерение.
Москва вообще повсюду производит впечатление, будто это ещё не сам город, а его предместье. В самом центре города можно встретить немощёную дорогу, дощатые ларьки, длинные транспортные колонны с материалами, скотину, которую гонят на бойню, убогие трактиры.
Нет такого западного города, который на таких огромных площадях производил бы такое деревенски-аморфное впечатление… Почти ни на одной из этих широких площадей нет памятника».

В. Беньямин. Декабрь 1926 г. – январь 1927 г.

«И только когда на улице начинаешь вглядываться в окружающее, понимаешь, что тебя окружает самая глухая уездная провинция с её бытом, взглядами, вкусами, потребностями, и притом провинция полураздетая и полуголодная».

И. Шитц. Август 1930 г.

«Середина зимы. Серо, тупо, пьяно, грязно. Походил по улицам: дома разваливаются, стёкла склеенные, парадные ходы все ещё забиты, население всё продолжает деклассироваться. А торговые лотки и будки по всем углам улиц дают впечатление мелкого уездного города».

И. Шитц. Декабрь 1928 г.

«Замечено, что люди ходят по улице лавируя. Это естественное следствие перенаселённости узких тротуаров… Эти тротуары придают Москве нечто от провинциального города или, вернее, характер импровизированной метрополии, роль которой не неё свалилась совершенно внезапно».

В. Беньямин. 18 декабря 1926 г.

«Центры уличной торговли — на больших рынках, на Смоленской и на Арбате. И на Сухаревской».

В. Беньямин. Декабрь 1926 г. – январь 1927 г.

«Я хотел увидеть знаменитый Сухаревский рынок. Более сотни его ларьков — продолжение когда-то большой ярмарки… Товар просто раскладывают на снегу. Здесь можно найти старые замки, метры, инструменты, кухонную утварь, электротехнические материалы и проч. Тут же производится ремонт; я видел, как паяли с помощью паяльной лампы. Мест для сидения нет, все стоят, болтают или торгуют. Рынок тянется до Сухаревской. Двигаясь по многочисленным площадям и аллеям из ларьков, я понял, насколько эта господствующая здесь структура рынка и ярмарки определяет также значительные пространства московских улиц. Есть районы часовщиков и кварталы торговли готовой одеждой, центры электротехники и других технических средств, но есть и улицы, на которых нет ни одного магазина. Здесь, на рынке, выявляется архитектоническая функция товаров: рулоны ткани образуют пилястры и колонны, ботинки и валенки, подвешенные на шнурках рядком над прилавком, образуют крышу киоска, большие гармошки образуют стены, так сказать, мемноновы стены. <…> Ближе к Сухаревской рынок сужается, превращаясь в узкий проход между стенами. Здесь стоят дети, они продают хозяйственные товары, столовые приборы, полотенца и т.п., я видел двоих, которые стояли на стене и пели».

В. Беньямин. 5 января 1927 г.

«В качестве компенсации я прошёлся вдоль палаток, стоящих у стены Китай-города. Здесь центр букинистической торговли».

В. Беньямин. 29 декабря 1926 г.

«В то же время московские магазины действительно привлекательны; в них есть что-то от трактиров. Вывески выступают, расположенные перпендикулярно к стене дома, как разве что эмблемы старинных гостиниц, как значки парикмахера или цилиндр как эмблема шляпной мастерской. <…> Часто вечернее небо Москвы вспыхивает пугающей синевой: это вы, не заметив, взглянули через огромные синие очки, нависающие над оптическим магазином, словно указатель».

В. Беньямин. Декабрь 1926 г. – январь 1927 г.

«И ещё кое-что напоминает здесь о юге. Это необузданная пестрота уличной торговли. <...> ...Всё выплескивается на улицу, как если бы всё это было не при 25 градусах ниже нуля, а в разгар неаполитанского лета. …Но всё это происходит беззвучно, выкрики, которыми пользуется каждый торговец на юге, здесь неизвестны. Люди здесь обращаются к прохожим с чем-то, похожим на речи, чуть ли не шёпотом, в них заключено нечто от нищенского смирения. <...> Уличная торговля отчасти нелегальна и в этом случае не стремится к огласке».

В. Беньямин. Декабрь 1926 г. – январь 1927 г.

«Роскошь, осевшая в обедневшем, страдающем городе словно зубной камень в больном рту: магазин шоколадных изделий Н. Крафта, магазин изысканной моды на Петровке, в котором большие фарфоровые вазы холодно, отвратительно торчат среди мехов.

Нищенство не агрессивно… Здесь оно — корпорация умирающих. Углы улиц, по крайней мере в тех кварталах, где бывают по делам иностранцы, обложены грудами тряпья, словно койки в огромном лазарете по имени Москва, раскинувшемся под открытым небом. По-другому организовано нищенство в трамваях. На определённых линиях случаются более долгие остановки. Тогда в вагон просачиваются нищие или в угол вагона встаёт ребенок и начинает петь. После он собирает копейки. Очень редко можно увидеть подающего».

В. Беньямин. 14 декабря 1926 г.

«Наконец, на площадке возле Пушкина поводырь демонстрирует медведя, толпа образует круг, увеселяются, как при Мейерберге и Олеарии! Это ли не торжество крестьянской Руси?»

И. Шитц. 6 ноября 1928 г.

«Как в 1917 г., появилась какая-то хулиганская бесшабашность в населении… Около памятника Пушкину (у него каждодневно рвут гирлянды бронзовые) изломали изгородь, вытоптали кустарники и ходят напрямки, поближе, как в деревне «задами». И даже люди иногда средне одетые, с портфелями».

И. Шитц. 20 ноября 1930 г.

«В Москве вдруг заминка с хлебом. Газета уверяет, что хлеба больше чем нужно, но «распределение» не на высоте. Это на 12-й год социального опыта!»

И. Шитц. 16 декабря 1928 г.

«Хлебные очереди, кажется, устранятся, зато другие — входят в самую полосу, за всем стоят, ибо ничего нет, и паника непрерывная. А власти мечутся — денег нет. Экономическое состояние ужасное. Из деревни прямо стоны. Положение безвыходное».

И. Шитц. 19 марта 1929 г.

«Положение с продуктами, особенно съестными, все хуже и хуже. Мы же строим новые «универмаги», где ничего, кроме магии, нет. Только вновь открытые магазины щеголяют товаром — первую неделю, а потом усыхают».

И. Шитц. 31 августа 1929 г.

«О платье нечего и говорить. Его нет, как нет и обуви. Недаром разницу между Маяковским и Моссельпромом усматривают в том, что первый дал «Облако в штанах», а второй — штаны в облаках».

И. Шитц. 5 июля 1930 г.

«Москва перенаселяется не по дням, а по часам. В ней уже считают 2 300 000 жит., а через два года ожидают 2 800 000. Жилищные условия в этом наиболее обслуживаемом центре всё более портятся. Застроены все сараи, на старых крепких зданиях, уродуя их архитектуру, воздвигают новые этажи, иные церкви снабжают «этажами» и приспособляют под учреждения; водопровода не хватает, и он, и канализация постоянно «лопаются».

И. Шитц. Июнь 1930 г.

«Однако тяжелее всего ощущается жилищная нужда. Значительная часть населения живёт скученно, в крохотных убогих комнатушках, трудно проветриваемых зимой».

Л. Фейхтвангер. Январь 1937 г.

«Происходит перегруппировка, перемещение и перестановка служащих на предприятиях, учреждений в зданиях, мебели в квартирах. <…> Административные правила меняются день ото дня, да и трамвайные остановки блуждают, магазины превращаются в рестораны, а несколько недель спустя — в конторы. Это поразительное экспериментальное состояние — оно называется здесь «ремонт» — касается не только Москвы, это русская черта».

В. Беньямин. Декабрь 1926 г. – январь 1927 г.

«Город с самого начала революции охвачен перестройкой; повсюду беспрерывно копают, шурфуют, стучат, строят, улицы исчезают и возникают; что сегодня казалось большим, завтра кажется маленьким, потому что внезапно рядом вырастает башня, — всё течёт, всё меняется».

Л. Фейхтвангер. Январь 1937 г.

«В Москве при последнем царе было заасфальтировано и вымощено булыжником 200 000 квадратных метров улиц и площадей, теперь — 3 200 000 квадратных метров».

Л. Фейхтвангер. Январь 1937 г.

«Город весь разрыт, и, пользуясь дешевизной рабочих рук, всюду делают хорошие мостовые (дело тормозится лишь нехваткой цемента, асфальта и мраморной пудры, и т.п.)».

И. Шитц. Июнь 1930 г.

«Тротуары асфальтируются уже по-русски, т.е. тут же (обычно на первом попавшемся дворе, с жителями не стесняются) идёт варка асфальта, разносимого и укладываемого ручным способом; а вторая сторона улицы просто замащивается булыжником (обычный частичный, т. наз. «ямочный» ремонт, осуждённый задолго до войны).

…Московские мостовые, особенно тротуары, остались недоделанными, причём как раз перед дождями с них сняли асфальтовый покров: грязь получилась невероятная; теперь эти кочки примёрзли до весны или до первой ростепели. Только что сделанные мостовые уже дают ухабы, асфальт продавился, грязь стоит у краёв мостовой, к тротуарам, т.к. нет водостоков».

И.Шитц. Сентябрь, ноябрь 1930 г.

«Ходить по городу противно, и не радуют даже зачатки благоустройства — новые мостовые. Всюду всё разрушено. То и дело попадаются недоломанные церкви… Вдали то и дело виднеются обезглавленные храмы, непременно с рваным красным флагом где-нибудь на верхушке. Везде «надстраивают» лёгкой стройкой старые хорошие двух- и трехэтажные дома».

И.Шитц. 20 августа 1930 г.

«Когда едешь окраинами, то тут, то там недосчитываешься опорных пунктов московского пейзажа…
Москву старую разрушают систематически.
…Кричат о социалистическом новом городе…»

И. Шитц. Июнь-июль 1930 г.

«Известия», 14 июня 1931 г.
ХРОНИКА
Совнаркомом СССР принято решение о постройке дворца Советов, в котором должны происходить съезды советов, партии, профсоюзов и др., а также массовые рабочие собрания. Местом постройки избрана площадь Храма Христа Спасителя. К подготовительным работам уже приступлено. Известие само по себе столь дикое, что по Москве не верят и говорят, что здание будет воздвигнуто напротив Храма Христа Спасителя, для чего снесут ц. Похвалы Богородицы и весь прилегающий квартал, а между новым зданием и уже построенным Домом Правительства, с той стороны реки, протянут висячий мост! Но несомненно имеется в виду озорный выпад «против религии», заодно против «истории» и т.д. Снос будет стоить огромных затрат, и дорогой материал будет, разумеется, роскошен (собираются «подрывать», — успехи техники). Говорят, предлагались другие места, но Сталину понадобилось именно это, с «идейным» разрушением».

И. Шитц. Июнь 1931 г.

«…Самый наружный вид города резко меняется. Такое сооружение, как десятиэтажные корпуса тюремного характера на Болоте («Дом правительства»), совершенно заслонило знаменитый вид от Храма Христа Спасителя на Замоскворечье; дома-кубы серого арестантского цвета очень унылы, — ну, и пусть бы строили из них особые кварталы на окраинах, — так нет же, ими теперь украшают средину города, где и без того тесно».

И. Шитц. Ноябрь 1930 г.